Но есть порыв Вади, то же самое, что и порыв Сани. В чём есть порыв? Не мог Вадя свой порыв остановить. Вадя ржал, но свой порыв не смог остановить.

Вадя водочку разливал, да прихохатывал, Саня тоже разливал, но молчал. Пришла Катя и сказала:

”Что вы делаете, бухарики? Как же вы будете спать?”

Но спим мы спокойно, изредка побулькивая.

Вадя, слушая “Ленинград”, схаркивал на пол и говорил, что “Ленинград” – это бог!

Катя уезжала в четыре часа, но пока ещё не уезжала, но шансов у неё всё равно не было, потому что… - здесь нас можно было бы всячески оскорбить.

Вадя был конечно говнюком, но стол грыз, как лев. Водку лил до краёв, надеясь на лучшее.

Вадьку возбуждал жёлтый цвет. Санька ревел, как мог громким матом на полах, но Катерина всё-таки ушла.

“Что же делать?” – спросил Саня – “Как же найти девушку своей мечты?”

Вадька рычал и мычал: “М – м, а – а, о – о!”

Вадя вскричал:

“Как же так? Я же старался как мог! От меня разило перегаром! Я был Перегар-человек! Я курил Беломор! Я даже ходил на руках, хотя на руках ни когда не ходил! Но хватит бешенства, но бешенства ни когда не хватит.”

“Катерина!” – крикнул Вадя. Катерина не пришла, но спросила:

“Что хотели?”

“Я не в подобающем виде” – добавила она.

“Нам любой вид - подобающий” – сказал Вадя. Он бил кулаком в стены и отчаянно матерился: “Хватит охуевать, Катерина, пора танцевать!”

“Катя!” – сказал Саня – “Без тебя творчество встало!”

Творчество стояло до утра и до обеда стояло.

Вадя был разъярён и хотел покончить с творчеством, но музы бурлили в Вадиме, всё в нём кипело и горело, как в самогонном аппарате, выветривая интеллект, оставляя лишь низменные чувства. Пусть многие, кто там были, считали, что Вадя – самодур и последний дурак… Но Вадя отрыгивал, показывая своё пренебрежение ко всем окружающим. На самом деле Вадя был глубоко влюблённым человеком, он мыслил и творил. Что Вадя творил? Этого не знал никто. Он сам не знал, что творил, так как был зверски пьян.

“Почаще надо напиваться” – сказал Вадя – “Люблю быть отбросом общества и асоциальным типом”.

“Круто!” – вскричал Саня – “А слабо тебе, Вадя…”

А что Ваде слабо? Всё Ваде не слабо, пока он не трезв. Всё может Вадя.

В то время, как Миха был размазан по Насте, Вадя буйствовал, как горный гепард, танцуя танцы в виде обнажённых американских индейцев, раскидывая одежду и башмаки своих друзей. Даже свои простынь и подушку Вадя превратил в тряпки.

Хотя Вадя был диким мужчиной, он стих и упал рядом с бездушным негодяем Саней (который пристрастил Вадю к спиртному). Никто Вадю не обвинял. Все обвиняли Саню, так как все считали его алкоголиком и придурком. Но Вадя был святым, хотя по пьяни мог позволить себе безумство.

Все думали, что Вадя стих, но во сне Вади творились бутылки, банки с самогоном, на которых он летал в космос. Вадя не стерпел, вскочил, стукнул Миху и Саню по лицу с криком:

”На здоровье, негодяи!”

Вадю быстро скрутили и бросили на пол. Вадя не успокаивался. Он и на полу чувствовал себя, как рыба в воде. Вадя вырвался из оков алкоголя и притворился, что хочет ебаться. Он плакал и слёзно просил друзей отпустить его поебаться. Друзья размякли и отпустили его. Вадя воспрял духом и как снежный барс, неебавшийся с прошлой весны, полетел в соседнюю комнату. Но в соседней комнате попросили иметь совесть, а не присутствующих.

Вадю поглотила немыслимая тоска. Пить было нечего. Он громко признавался, как ему хуёво.

Светало. Но Вадя буйствовал. Вадя, увидев Солнце, вышел на улицу и громко крикнул, прыгнув к нему.

Вадя никому не верил и знал, что делает. Потому, плюнув на своих вчерашних собутыльников, ушёл в рассвет.