Философия питья.
“В чём же жизни нашей смысл?” –
Ты меня не спрашивай,
Так
как этот, вот,
вопрос
Не
для мозга нашего.
Виссарион
Петропавловский.
Однажды я решил, что я Бог. Нет, вернее я решил, почему бы мне ни быть Богом. Основанием этому было то, что вряд ли бы нормальный, смертный человек, придерживаясь моего образа жизни, смог бы дожить до моих лет или сохранить хотя бы крохи своего здоровья. Я не спортсмен–экстримал, не военный и не служащий внутренней безопасности, вполне мирный, ну, относительно мирный гражданин. В чём же опасность моей жизни? В алкоголе!
Я – пьяница, забулдыга, алкоголик, бухач, отброс общества, асоциальный тип. Пью я много, превращаюсь в мерзкое животное. Я не обладаю божественными внешностью и характером. НО СИЛА МОЕГО УМА, ЕГО ФИЛОСОФСКИЙ СКЛАД! Я просто достояние человечества, кладезь мысли при всей моей харАктерной слабости.
При всём моём уважении к моим товарищам, скорее, если быть честным, не уважении – любви. В общем, при всей человеческой любви к моим друзьям по бутылке, по сравнению со мной они так стандартны, среднестатистичны, но, тем не менее, являются выдающимися мыслителями. О них и будет моё повествование.
Что
с тобою, друг мой милый,
Где
лицо ты потерял?
От
чего твой взгляд – унылый?
Почему
так грустен стал?
Может
это от работы.
Ты
в трудах и день и ночь.
И
семейные заботы…
Чем
же, друг, тебе помочь?
Нет,
товарищ, ты не трудоголик.
И
семьи нет у тебя.
Ты
заурядный алкоголик,
Губишь
водкою себя.
Виссарион
Петропавловский.
Леонид Анатольевич спал. На кухне. Из открытого рта тянулось неблагозвучное пение, сочетавшее в себе храп и стоны. Голова его лежала на столе, покрытом клеёнкой. Напротив лица стояла бутылка, по дну которой были размазаны граммов сорок водкообразного напитка. Бутылка запотевала всякий раз, когда Леонид Анатольевич выдыхал, и так же успешно отпотевала во время вдоха.
Таракан, упавший с края тарелки, нерешительно побежал в сторону звукоизлучающего предмета, взобрался на свисающую губу спящего, немного задержался и влез в ротовую полость. Щекочение во рту немного разбудило Анатольевича, он поёрзал, скорчил гримасу, что-то простонал и закрыл рот. Таракан потерял выход, залез в глотку и оттуда через нос благополучно выбрался наружу.
Леонид Анатольевич чихнул, проснулся, машинально схватил бутылку со стола, осушил её, аккуратно поставил на пол, положил голову на стол и заснул.
Леонид Анатольевич проснулся. Солнце сияло не к настроению. Поэтому оно напрягало и злило. В ванной комнате шумела вода. По радио говорили о здоровье. Леонид допил вчерашний холодный чай и вышел из кухни.
Владимир Ильич вышел из ванной комнаты. Он уже поблевал, умылся, причесался, прополоскал рот, в общем, принял человеческий вид. Только красные сосудики на глазах и грустный взгляд выдавали его вчерашнее времяпрепровождение. Владимир и Леонид молча переглянулись и пошли на балкон.
Олег Викторович стоял на балконе и курил. Он мрачно затягивался и выдувал огромное облако дыма, которое растворялось где-то очень высоко, сливаясь с серой тучей заводских выбросов и выхлопов авто. Во дворе играли дети, старушки грели свои кости последними тёплыми лучами осеннего солнца и искоса поглядывали в их сторону неодобрительно при этом жестикулируя.
- Что ты видишь, Леня ? – низким трубным голосом спросил Олег.
- Что именно, Олежа ?
- Бардак…
- Да, нет – всё чисто.
- Это так кажется. Мы просто привыкли. Мы видим только то, что хотим видеть; только то, что нас научили видеть. Нас ещё в детстве ткнули, как котёнка носом в молоко, мы пьём это молоко и не видим ничего вокруг. Подобно муравьям мы копошимся, не замечая ни кого, считаем себя центром вселенной, гордимся своей хреновой цивилизацией – плодом нашего “высокого” интеллекта. На самом деле, возможно, на нас, как в аквариум, смотрит кто-то, поражаясь, какие мы “хорошенькие, сладкие и глупенькие; сутками смотреть можно!”.
Ах, какое счастье
Знать
: “Есть ли жизнь на Марсе?”
Бегают
ли чьи-то дети
По
четвёртой от солнца планете.
Ах,
какое счастье
Знать:
”Есть ли Бог на Марсе?”
Улетел
ли от нас на ракете
Он
прямо к красной планете.
Ах, какое счастье
Знать
: “Есть ли спирт на Марсе?”
Пьют
ли как сукины дети
Там,
на четвёртой планете.
Виссарион Петропавловский.
- А как же спутники, ракеты, телескопы…? - оживился Ильич. При слове “телескопы” он снял очки, выдохнул на них и аккуратно протёр носовым платком. – Неужели бы мы не заметили присутствия разума где-нибудь…гм – м… на Марсе?
- Под “разумом” мы обычно понимаем только того, кто может видеть, слышать, чувствовать, общаться, решать математические задачи и прочее. Под "высшим разумом" – того, кто это делает лучше нас. Но весь парадокс в том, что разум не видит и не слышит и даже не чувствует. Разум – МЫСЛИТ! Разум может даже не существовать материально или иметь форму неодушевлённого предмета. Если только представить! Прилетают люди на Марс, ходят по нему и видят, что это огромная пустыня. А под их ногами один камень посылает своему собрату какие-нибудь микроволны: "Что это нам сегодня Космос подкинул?" А другой, мысленно улыбаясь, отвечает: "Это глупые земляне ищут себе подобных."
Разговор продолжили на кухне.
- Вот у тебя в руках сковорода. Когда ты на ней не жаришь, она размышляет о смысле бытия. Ей не нужно тратить время на воспитание детей, так как последних у неё нет. Она не задумывается о своём здоровье, о поддержании благосостояния. Сковорода не затуманит свои мозги водкой, не допьётся до белой горячки. Она только и делает, что думает. Представляешь? У тебя в руках, может быть, высший разум! Собрат марсианских мыслителей! Ха – ха!
- Уважаемая сковорода! Разрешите, я вас отвлеку от ваших философских рассуждений и приготовлю для своих друзей яичницу.
- Нет, со сковородой я погорячился. Она, пожалуй, вряд ли разумна. Она же создана людьми, а из-под наших рук только дурное может выйти.
Я
помню чудное мгновенье:
Передо
мной явился ты.
Без
божества, без вдохновенья
В
руках лишь водки литра три.
Виссарион
Петропавловский.
Олег Викторович курил в форточку на кухне. Леонид Анатольевич варил пельмени. Владимир Ильич гадал кроссворд. Сегодняшний вечер они решили отметить трезвостью. Нет, не потому, что у них не было денег (денег и правда не было), и они не зареклись не употреблять алкоголь вообще. Просто они хотели выделить этот день из сине-зелёных будней и праздников. День был самый обыкновенный, нанесённый в календарь чёрным цветом и не предвещал ни чего феноменального.
Олег Викторович внимательно посмотрел в окно.
- О – па! Айболит! – он пригляделся ещё внимательнее и со скрываемой с трудом весёлостью в голосе добавил:
- Вот, сука!
Айболит шёл во дворе и направлялся к их подъезду. В руках он нёс сумку, которая звенела всякий раз, когда Айболит совершал неосторожное движение. При этом прохожие оглядывались на него, он краснел, от стеснения втягивал голову в плечи и опускал глаза.
Айболит был горе-врачём. После окончания учёбы он нашёл работу по своему духу – в вытрезвителе, где и познакомился со львиной долей своих теперешних друзей. Работал он там долго, пользовался уважением абсолютно у всех посетителей и персонала, но начальство уволило его, так как Айболит превратил вытрезвитель во что-то похожее на клуб по интересам. Посетителей возили туда реже, они чаще приходили туда сами. Многие из последних были трезвы и употребляли уже на месте.
Последних несколько лет Айболит работал ветеринаром. Он из гуманных соображений всегда на отрез отказывался производить домашним животным стерилизацию, но, после хорошего материального предложения, соглашался, производил необходимые действия, ронял скупую мужскую слезу и по окончанию рабочего дня напивался.
Через минуту в коридоре раздался звонок. Леонид открыл дверь и вернулся на кухню с тремя увесистыми бутылками. Он с кислым скучным лицом пытался смотреть на ношу с пренебрежением и призрением, но глаза блестели. Айболит вошёл за ним, он посмотрел на сидевших на кухне через плечо Анатольевича и, вместо приветствия, произнёс:
- Плохо
выглядите, ребята.… По моей классификации
есть люди, которые пьют, но по ним этого не
видно. Есть пьющие граждане, по которым
видно, что они пьют. А есть товарищи, по
которым видно, СКОЛЬКО они пьют. Вы
приближаетесь к последним.
- До твоего прихода мы собирались трезвится. – печально поведал Ильич.
- Что ж, я вас поддерживаю. Трезвость – дело хорошее, если с ней не затягивать. Но, если затянуть, то она будет хуже любого пьянства. Будешь думать только о выпивке, считать часы, прошедшие со дня последнего опорожнённого стакана. Будешь мрачен, замкнут. В конце концов, сойдёшь с ума или сорвёшься.
Последние слова произносились под аккомпанемент радостного бульканья наполняющей стаканы водки.
- Из врачебной практики помню один яркий случай с одним человеком…. Петров, кажется, его фамилия.
Я
хочу научиться летать.
Крылья
расправить и – в небо!
Окунуться
в бирюзовую даль.
Туда,
где никто из нас не был.
Я
хочу найти ту дорогу.
Ну,
хотя бы во сне.
Чтоб
посмотреть в глаза Богу.
Что,
Господь, думаешь ты обо мне?
Когда
пройду долгую жизнь свою
Вспоминайте,
друзья, обо мне.
Я
когда-то найду свою истину
Пусть
не в небе, то хотя бы в вине.
Виссарион
Петропавловский.
Гражданин Петров благодаря стараниям своей жены был в завязке уже около года. Но жена уехала на дачу, Петров, сославшись на радикулит, остался дома. Почувствовав запах свободы, он собрал пару товарищей и, через пару часов, из тихого семьянина превратился в бестию. Несколько друзей отделались лёгкими травмами, преимущественно – кровоподтёками на коже лица в области глаза. Посуде и некоторой мебели повезло меньше. Когда агрессия стихла, и сам Петров устал, его опьянённый мозг не желал спокойствия. Гражданин Петров вдруг стал утверждать, что умеет летать … на собственном половом члене. Многочисленные шутки по этому поводу его злили и только разогревали его пыл. Он выскочил на балкон, стянул с себя трико, схватился, словно за штурвал, за средство полёта, набрал полные лёгкие воздуха, будто бы готовился нырнуть, громко сматерился, чем привлёк внимание дворовых детей, и – прыгнул.
Полёт, как и следовало ожидать, был вертикальным в низ. Балкон находился на третьем этаже, но руки-ноги-голова остались целыми, так как удар пришёлся на летательный орган. Врач скорой помощи, осмотрев больного, сообщил, что с полётами следует завязать, чем сильно расстроил Петрова.
Но на этом история не закончилась. Репортёры городка, где, собственно, и происходило это действие, уставшие от недостатка различных новостей, вцепились в это происшествие и во всех подробностях описали его.
Столичные газеты и журналы так же ответили множеством статей. Журнал “Крестьянка” писал: “В то время как наша страна испытывает недостаток в мужском поле, на каждые десять советских женщин зрелого возраста приходится восемь мужчин, из которых два – алкоголики. Когда все нормальные семейные пары стараются поддержать демографический подъём и дать стране профессиональных молодых рабочих, крестьян и инженеров, товарищ Петров А. Е. использует свой детородный орган для полётов, путём – безуспешных….”
“Наука и техника” поддакивала: “В то время как советские пионеры и комсомольцы, ученики кружков “Юный техник” изобретают различные средства полёта. В то время как наши инженеры запускают спутники и людей в космос, обгоняя все страны мира, а труженики КБ работают над новыми самолётами XXI-го века, гражданин Петров А. Е. использует средневековые способы полётов, склоняя нас с вами к технической деградации”.
Диссиденты, увидев в Петрове А. Е. своего человека, всячески его поддерживая, стали тренировать свои летательные органы для последующей своей эмиграции в Соединённые Штаты или Швейцарию.
Местные Партком и администрация искали какие-либо административные или партийные меры наказания Петрова вплоть до исключения из партии. Но в партии он не состоял, высокой должности не занимал, и нашлись умные люди, которые посмеялись над подвигом и решили, что скандал себя полностью исчерпал.
Петров подвигов больше не
совершал, не пил и был после этого
образцовым гражданином.
Дело было в начале XX века. Пётр Сидоров был рабочим на металлургическом заводе. В его обязанности входила уборка цехов от отходов производства. Его практичный склад ума подсказал Петру выносить с предприятия чугунные ерундовины и продавать их честным гражданам. Честные граждане отказывались покупать этот металлолом и предлагали Петру:
“Слушай, Петька, засунь себе эту ХУЙНЮ…, знаешь куда?”
Петька знал, поэтому соглашался и, больше не навязываясь, уходил прочь. Это продолжалось довольно долго. Но предпринимательский талант, алчность и целеустремлённость Сидорова не были сломлены. Пётр собрал вагон этой дряни и уехал во Францию.
Во Франции тогда дураков было не больше, чем производила Родина-мать, поэтому Сидорова отправляли в те же сторону.
“Слушай, Петька, ты “Парле ву франсе” от сюдова и “Шерше ля фам” в другом месте”.
Петькин товар они так же хотели назвать ХУЙНЁЙ, но не могли, так как были французами и такого слова не знали. Но эту ерунду они называли словом: “Гантель”, что в принципе означало то же самое. Французы так и говорили:
“Засунь себе, Петька, эту ГАНТЕЛЬ…знаешь куда?”
Петька понимал по интонации, что означает слово “Гантель”, поэтому проваливал так же быстро и без назойливости, как и на Родине. Но именно это слово и вдохновило Сидорова. Он ехал в Россию в том же полном вагоне и всё с гордостью повторял:
“Гантель! Гантель!”.
Вернувшись на Родину, он заявил, что его имя – Пьер, фамилия – Гантель, профессия – великий изобретатель. Артистично удивляясь, что никто не слышал о Пьере Гантели, Сидоров демонстрировал своё изобретение, рассказывал, как оно приснилось ему во сне, как он решил присвоить творению свою аристократическую фамилию. Пьер говорил, что в Париже в каждом доме по две гантели, у богатых даже – пять.
Россияне верили и скупали этот хлам. Многие, конечно, узнавали в гантели ту самую хуйню, но своими соображениями по этому поводу старались не распространяться и всё-таки приобретали гантели.
Вскоре гантели использовали в качестве груза для засолки капусты и рыбы, били ими своих тупых детей по лбу, толкли ими зерно, крупу и т.п. В общем, хуйня – хуйнёй, а в хозяйстве всё сгодится.
Вывод такой: люди соображают по-настоящему лишь тогда, когда высказывают собственную точку зрения о каком-либо предмете, но если кто-то скажет, что хуйня – гантель или гантель – хуйня, и этот человек будет пользоваться авторитетом, тогда своего мнения уже не останется, и будет хуйня именоваться гантелью, и поведёт стадное чувство людей покупать гантели, и будут по всей стране коптить воздух гантелиевые заводы.
Однажды, рано утром девятого марта я возвращался домой после бурного празднования. Настроение, как и следовало ожидать, было ниже нуля. Здоровья тоже не было. Никакого. Я был жалок и противен сам себе.
Что же случилось? Вчера я был весел, полон энергии, светился добротой, был душой компании, пользовался успехом у дам. Товарищи говорили с гордостью обо мне:
“Это наш человек!”
Алкоголь вечером поднял меня до небес, а утром – бросил об пол, морально опустив до социальных низов. Он дал мне почувствовать себя сверхсчастливым сверхчеловеком и за это отобрал у меня моё достоинство, человеческий вид и, наверно, не меньше недели жизни.
Восьмой час утра. Люди встречаются мне свежие, бодрые, выспавшиеся, румяные, одним словом – ЛЮДИ. Они идут на работу и все, как один, смотрят на меня. Я встречаюсь с ними взглядами.
О, люди! Не смотрите на меня своими умными, осуждающими глазами! Закройте глазки своим детям, не травмируйте их нежную психику! Беременные женщины, отвернитесь! И – умоляю! Не жалейте меня! Я и так достаточно унижен.
Ох, уж и где моё здоровье? Печень взмолилась:
“За что?”
Почки обиженно молчат, мозг рыдает:
“Мама! Я больше не буду! Я больше не буду?”
Сердце робко стучит.
А что это за смрад у меня изо рта? Это честь, совесть и самоуважение погибли во мне и теперь разлагаются, выделяя запах мертвечины.
Что это за картина? Удивительный пейзаж открылся перед моими красными, замутнёнными глазами. Двое несли человеческое тело мужского пола в полукомотозном состоянии. За ними волочило ноги полутрезвое – полупьяное существо женского пола. Тело мужского пола открыло глаза. О, Боже…. У плюшевой мягкой игрушки в глазах больше мысли и ума, чем в этом псевдочеловеке! Псевдочеловек пускал слюни, шевелил губами и выдавливал из себя звуки, похожие больше на речь марсианскую, нежели человеческую. Существо женского пола вызывало ещё большую неприязнь и тошноту. Макияж на её лице состоял из размазанных туши и помады и засохшей блевотины вокруг рта. Верхняя одежда была расстёгнута, юбка на половину заправлена в колготки. О, падшая женщина, помнишь ли ты, кому и скольким вчера дала насладиться своим пьяным телом?
Наблюдая за этой тварью мужского пола и другой мразью женского пола, я ощутил прилив не только физических, но и душевных сил. Эй вы, нелюди, псевдочеловеки! Вы даже в мою сторону не имеете права смотреть. Отвернитесь! Слышите? Отвернитесь! Я – иду сам и весьма уверенно. Я погубил лишь часть своего здоровья и, может быть, только мизерную часть своей души, но голова моя работает и, несмотря ни на что, я всё ещё остаюсь человеком!
Продолжение следует.
